– Спасибо тебе на добром слове, дядюшка Берти, но мне этого недостаточно, – разволновалась Пиппа. – Теперь видишь, почему я должна ехать в Париж?
Грегори изо всех сил старался не обращать внимания на чувство, возникшее у него в душе, что жалостная, отчаянная мольба Пиппы пробудила в нем безумное желание спасти ее, сунуть под мышку, ускакать с ней на пегом жеребце из его мальчишеских грез (которого у него никогда не было и которого он никогда себе не позволит) и спрятать в каком-нибудь замке с горгульями на каждом углу, каждом выступе и башенке.
Но тут двери столовой вновь распахнулись, громко стукнувшись о стены. Брик, дряхлый дворецкий, который пятьдесят лет назад в самом первом театре Берти играл Пана из «Сна в летнюю ночь», вошел и слегка подпрыгнул.
– Разрази меня гром! Там, на пороге мистер Хоторн, ухажер леди Пиппы.
Боже правый, нет. Грегори почувствовал резкий укол удивления и раздражения.
– Я сказал ему, что вы не принимаете посетителей в этот час, лорд Карсон, – обратился Брик к Берти, – но этого джентльмена не так просто остановить.
«Да уж, это точно», – вскипая, подумал Грегори.
Брик ткнул пальцем себе за спину.
– Он снял комнату в «Синем дублоне» в Пламтри и пришел делать предложение леди Пиппе. – Он наклонился к собравшимся и громко прошептал: – Он похож на хорька, и пахнет от него так же.
– Брик, – с упреком проговорила леди Грэм. – Я уверена, он слышит тебя.
– Не будет никаких предложений ни этим вечером, ни в ближайшем будущем. – Тон дяди Берти был таким грозным, что собаки вылезли из-под стола и перебрались на свое второе любимое место отдыха – прямо на здоровенные ноги лакея у стены, чьи башмаки, должно быть, впитали соблазнительные запахи кухни. – Отошли его прочь, Брик, и скажи, чтобы в следующий раз приходил, когда его позовут.
– Но он утверждает, что мистер Трикл пригласил его на сегодняшнее торжество и согласился выдать за него леди Пиппу, – проскрипел дворецкий.
– Выдать меня? – Пиппа была вне себя. – Я не выйду за какого-то самовлюбленного хорька с торчащими зубами. И плевать мне, насколько он богат и сколько у него титулов!
– Бог ты мой! – воскликнула леди Грэм. – Означает ли это, что Пиппа не поедет с Грегори в Лондон?
– Какого дьявола! – Берти развернулся к Триклу, который сидел, изображая невинность. – Ты переступил границы, Уилфред.
– Но я ведь уже говорил вам сегодня, – напомнил Трикл Берти. – Я – ее отчим. И я желаю, чтобы она немедленно вышла замуж. Назад дороги нет. Если вам это не нравится, направьте свое неудовольствие на лорда Уэстдейла. В этом обмане не было бы никакой необходимости, если б он сегодня окончательно не пошел на попятный. – Трикл с противной улыбкой оглядел стол. – Мы все знали, что так и будет, и я поставил на это.
Шейный платок вдруг показался Грегори чересчур тугим, он с удовольствием вышвырнул бы сейчас мерзкого отчима Пиппы в окно, если б это не был день рождения Берти. Пришлось напомнить себе, что он должен вести себя как подобает будущему маркизу Брейди. Он не заговорит без крайней необходимости.
Разумеется, в этом случае… такая крайняя необходимость, несомненно, имела место.
– Леди Пиппа едет в Лондон, – твердо заявил Грегори всему столу. – Если Хоторн хочет жениться на ней, то должен будет, как положено, ухаживать в течение сезона вместе с множеством других претендентов. Если Хоторн или вы, мистер Трикл, имеете что-то против, мы можем обсудить это с помощью дуэльных пистолетов.
Последовало угрожающее молчание. Трикл вжался в свой стул, но глаза его горели злостью.
– Правильно, – бодро заявил Брик. – Я передам мистеру Хоторну, что вы сказали, лорд Уэстдейл.
– Нет, Брик. – Пиппа вскинула руку. – Скажи посетителю, что я скоро уезжаю в Париж и меня не будет полгода. Да, и, пожалуйста, передай ему, что я вообще не собираюсь замуж.
Лицо Брика сморщилось.
– Вы… вы уверены?
– Скажи ему, пусть уходит. – Дядя Берти стукнул кулаком по столу. Лицо его чуть ли не побагровело. – Но поблагодари за то, что пришел, – добавил он уже помягче, – и дай бутылку моей лучшей медовухи. У меня же день рождения, как-никак.
– Будет исполнено, – ответствовал Брик и заспешил прочь.
– Кстати, о дне рождения, – сказала Пиппа, прежде чем в комнате вновь воцарилось неловкое молчание, – мы можем съесть части замка. Горгульи очень вкусные. И двери тоже съедобные.
Она отломила одну и откусила кусочек, и брюки Грегори стали неожиданно тесны при виде сахара у нее на губах.
– Тогда отломи мне горгулью, Пиппа, – снисходительно попросил крестный. – Я хочу самую уродливую из всех, что есть.
– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия. – Пиппа наклонилась вперед, лиф ее расшитого бусинами платья цвета слоновой кости натянулся так, что приподнялась грудь, и отломила крошечную уродину. Потом с победоносной улыбкой встала, при этом ее округлая попка оказалась так близко от Грегори, что он мог бы погладить ее, если б захотел, и гордо прошествовала к голове стола.
Грегори мог придумать что-нибудь, что доставило бы ей куда больше эгоистичного удовольствия, чем наблюдать, как Берти пробует свое праздничное угощение. Но он отогнал подальше свои похотливые мысли и сдержанно вдохнул.
Сегодняшний кризис удалось предотвратить. Берти счастлив, а Грегори по-прежнему свободный человек. Осталось всего несколько часов, и с наступлением рассвета его уже здесь не будет. Однако он сознавал, что за короткое время визита в его приоритетах произошел серьезный сдвиг. Пиппа – свет очей своего двоюродного деда, поэтому все должно быть сделано в лучшем виде. Поскольку сам Грегори не собирается жениться на ней, придется пристроить ее в хорошие руки. Когда он вернется за ней после загородного приема, не может быть никакого вздора, никаких глупостей.