Грегори понял, что готов сделать для нее все, стоит ей только попросить.
Глаза ее округлились, она, должно быть, догадалась, что он подразумевал.
– Боже милостивый, нет. Мне правда надо идти.
– Что ж, хорошо. – Он будет сама деловитость, если это поможет. – Кстати, мне не понадобится твоя помощь с одеванием. И большую часть дня я буду занят. Когда закончишь с мистером Доусоном, ничего больше делать не нужно. То есть не позволяй никому привлечь тебя к домашней работе. Удались сюда и скажи им, что, когда проголодаешься, есть тоже собираешься тут. Если заскучаешь, покопайся в библиотеке, погуляй в парке, можешь даже взять лошадь и съездить покататься. Ты – камердинер будущего маркиза, так что веди себя так, как пожелаешь.
– Спасибо, – сказала она. – Думаю, обследую окрестности после визита к мистеру Доусону.
– Прекрасно. – Грегори направился к гардеробной, но в дверях обернулся. – Харроу?
– Да?
– Игра в камердинера – только за пределами этой комнаты. Теперь я буду ходить в халате, а ты здесь будешь Пиппой. Я сам буду завязывать свои шейные платки и облачаться в сюртуки. И бриться тоже буду сам.
– И правильно сделаешь. – Глаза Пиппы озорно поблескивали.
– Это угроза или признание, что в твоих руках бритва – пыточный инструмент?
– Уж точно не второе. Я прекрасно брею дядюшку Берти. И не первое, как бы тебе ни нравилась мысль, что ты не подпустил к себе потенциальную убийцу. Просто в этом случае мне придется держать в руках твое лицо и поднимать его вверх. Не знаю, смогу ли я сделать это, не смеясь. – И в доказательство своих слов она захихикала. – Разве ты не помнишь?
– Что?
– Что я как-то заставила тебя лечь на землю – мы были лицом друг к другу и видели друг друга вверх ногами. Мы нарисовали по две точечки на подбородках вместо глаз, а когда таким образом смотришь на рот и подбородок человека, они становятся похожи на маленьких человечков с перевернутыми улыбками.
– А, точно. Помню, помню. Давай еще так сделаем.
– Потом, – сказала она и тут же выпалила: – Хотя я не знаю… смогу ли теперь смотреть на твой рот как раньше.
– Правда?
Она кивнула, лицо залилось яркой краской.
И тут до него дошло, о чем она говорит.
Грегори позволил себе медленную улыбку.
– Не так уж это и плохо, а?
– Плохо, когда ты не можешь больше этого делать. – В ее голосе прозвучали тоскливые нотки.
– Что делать? – спросил он, притворившись непонимающим.
– Грегори! – Пиппа топнула ногой. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
– Поцелуи и курбеты под одеялом? Любовные игры в обеденном зале придорожной гостиницы? Или в лохани? Мы никогда больше не будем этим заниматься? Потому что ты – будущий великий мастер сахарных скульптур, я – архитектор, проектирующий домики для собак, и мы очень скоро будем на противоположных сторонах Ла-Манша, добиваясь каждый своей цели, и эти цели не пересекаются?
– Да. – Она отвела глаза, явно рассерженная. – Ты невозможен.
Он засмеялся:
– Я просто дразню тебя. Но вынужден согласиться: наши «целовальные» дни сочтены. – И он плотно прикрыл за собой дверь гардеробной.
– Они закончились, – прокричала ему Пиппа, которая всегда стремилась, чтобы последнее слово было за ней.
– Приятного дня, – крикнул он.
– Нет, это тебе приятного дня, – сказала она и поспешила прочь.
Он услышал, как она вышла из комнаты, и только потом позволил себе плюхнуться боком на тюфяк.
Она была идеальной сексуальной партнершей. К черту рожицы с перевернутыми улыбками. Она права: он больше никогда не сможет смотреть на ее рот, не испытывая желания поцеловать его… как и все остальное.
Подружка его детских лет стремительно и очень сильно начинает интересовать его в этом смысле. Он не преувеличивал – остаток дня покажется таким бледным в сравнении с утром.
Грегори дал себе десять секунд на то, чтобы закрыть глаза и подумать о том, что произошло в ванне. После окончания этих секунд он поклялся, что откроет глаза и сосредоточится на своей довольно ничтожной цели на этом приеме: работе над проектом домика для собак.
Он уже видел вчера в гостиной свору ирландских волкодавов, целых пять штук. Однако никакого вдохновения не испытал, несмотря на то что ему понравились их мохнатые добродушные морды и виляющие хвосты. Быть может, если он сходит на место, отведенное под собачий дом, и увидит его воочию, ему в голову придут какие-нибудь свежие идеи.
Удостоиться внимания Джона Нэша – вполне достойная цель для человека, желающего стать архитектором. А Грегори желает им стать. Он хочет этого так же, как хочет и всего остального, что в общем-то мало что говорит. Потому что в последнее время ничто по-настоящему не волнует его.
Ничто.
Кроме Пиппы.
И это лишь совсем недавнее проявление. Он убьет его в зародыше. Совесть напомнила ему, что чем раньше он сделает это, тем лучше. Но потом он увидел на туалетном столике ее шпильку и вспомнил, какой Пиппа была прошедшей ночью и сегодня утром.
Он посмотрел на себя в зеркало и увидел в глазах чувственный голод.
Он сказал ей, что опасен. Он ведь предупредил ее, правильно? Так виноват ли он будет в том, если сегодня ночью они снова окажутся вместе? И каждую последующую ночь, пока будет длиться загородный прием?
Грегори упорно отказывался отвечать на этот вопрос. Он не обратил внимания на собственные опасения, на логику, сунул шпильку в карман, как своего рода талисман на удачу, и вышел из комнаты.
Пиппа еще разок поправила парик перед зеркалом в коридоре верхнего этажа. Хотелось бы ей захихикать, как бывало, когда она вспоминала, как выглядит рот и подбородок Грегори вверх ногами, но вместо этого она вздохнула… у него такой совершенный, такой податливый рот.