Мой граф - Страница 53

Что ж, прекрасно. Ей остается только прожить этот день, больше не думая о Грегори. Уж это-то она вполне может сделать.

Она станет думать о Париже. Окажется ли доброй мадам Дюпон? Где работает месье Перро? Но потом все парижские достопримечательности, о которых она так много слышала, к примеру, собор Парижской Богоматери, это величественное сооружение, и шикарные французские фасоны, – все это сменилось образом Грегори, стоящего обнаженным в той медной ванне. Ему следовало бы смутиться или застесняться, но он не смутился и не застеснялся. Он выглядел живым греческим богом из плоти и крови, привыкшим, чтобы им восхищались, но без самолюбования. Он просто чувствовал себя в своей тарелке.

Еще Пиппе вспомнился тот небрежный вопрос, который он как бы невзначай задал ей под конец их пылкой утренней интерлюдии, что-то вроде того… действительно ли она хочет уйти?

Она поняла, что он предлагает.

И искушение было велико.

Но нет. Она отправилась помочь мистеру Доусону, потому что ей надо вести себя как камердинер, и она не даст переубедить себя опасному обольстителю, который, так уж случилось, является ее другом.

Может, ей и не особенно хочется изображать камердинера, но по крайней мере она не дома с мистером Триклом, тяжело отдувающимся за столом в нескольких футах от нее. И ей следует радоваться, что она не замужем за мистером Хоторном и не делит с ним постель.

О нет, ни за что на свете. Теперь, когда она знает, что там происходит…

Пиппа ощутила приятную теплую тяжесть в нижней части живота – это она, шалунья по имени Желание, неспешно и томно продвигалась все ниже и ниже, пока наконец не угнездилась между ног, отказываясь уходить, пока ей не уделят внимания… должного внимания.

Изо всех сил стараясь игнорировать этот свой совершенно неприличный порыв развернуться и еще раз навестить Грегори, Пиппа решительно свернула за угол и довольно громко постучала в дверь мистера Доусона.

– Войдите, – отозвался мистер Доусон в своей обычной дружелюбной и вежливой манере.

В душе Пиппы при звуке его голоса как цветок распустилось чувство нежной привязанности. Это, как и ее обязательство быть лучшим на свете камердинером, послужило прекрасным отвлечением. Когда она открыла дверь, Доусон, слава богу, был уже в рубашке и бриджах. Следующие полчаса она занималась тем, что брила его, причем делала это с превеликим удовольствием, при этом рассказывая о дорогих ее сердцу людях, не упоминая никаких имен, и о своей бесконечной любви к прогулкам по торфяным болотам, особенно когда ветер стонет в утеснике и низкие серые тучи закрывают небо. Потом она помогла старику облачиться в жилет и сюртук, завязала шейный платок и начистила сапоги. На все это ушло не меньше часа, но этот час пролетел незаметно.

– Вы выглядите таким щеголем, если позволено будет сказать, – заметила Пиппа.

– Но это же та самая одежда, которую я ношу всегда, – ответил мистер Доусон.

– Да, но важно, как вы ее носите. Сегодня вы позволили мне помочь вам, и, завязывая вам шейный платок и застегивая жилет, я искренне восхищался вами. По сути, будь вы лет на сорок моложе, – кокетливо начала она и вдруг вспомнила, что она мужчина, а не девушка.

Глаза Доусона расширились, и он поднял голову, словно находил ее крайне любопытной.

– Да?

– Будь вы лет на сорок моложе, – продолжила без запинки Пиппа, – то непременно были бы нарасхват у хорошеньких барышень. А так пусть вас не удивляет, если пожилые матроны заспорят, кому из них сидеть рядом с вами за обедом. – Она подмигнула ему.

Он шумно вздохнул.

– Вот уж чего мне совсем не хочется, так это выслушивать излияния какой-нибудь престарелой матроны о слугах, о соленьях и вареньях, которыми она так гордится, о шляпках, которые по мне, так все одинаковы, и о своих внуках, особенно младенцах. Лично мне кажется, что они ничем друг от друга не отличаются. Если видел одного, то считай, что видел их всех.

– Мистер Доусон.

Он хмыкнул:

– Я – старый брюзга и горжусь этим. К счастью, лорд и леди Тарстон, несмотря на это, терпят меня. Да и что им остается? Я же кузен леди Тарстон. Мне было тридцать, когда она родилась. Я жил по соседству и помню все: капризы, шалости, любовные увлечения, когда она стала постарше… Разумеется, я в ней души не чаю, но ей об этом не говорю.

– Но вы должны!

– Зачем? – Он поднял свои седые брови. – Тогда она перестанет делать мои любимые пироги с вареньем.

– Вы же только что сказали, что вас раздражает, когда пожилые матроны говорят с вами про варенье…

– А ты дерзкий малый, – сказал он.

– Еще какой. – Она улыбнулась.

– Мы с тобой в чем-то схожи. – Он послал ей хитрую улыбку. – В общем, я беру тебя с собой на завтрак. Вокруг тебя все время что-нибудь происходит, Харроу.

Она ахнула.

– Но я же не могу сидеть за столом с другими гостями.

– Увы, не можешь. Но ты можешь подождать в углу, и я принесу тебе тарелку с яйцами.

– Что ж, неплохая мысль.

– Надеюсь, Марбери тоже будет там, – присовокупил мистер Доусон, сама невинность.

– Почему? – спросила Пиппа.

– Да просто так. – Он пожал плечами, но его глаза озорно поблескивали.

Она изумленно застыла на месте:

– Ай-ай-ай, мистер Доусон, да вы надеетесь, что мы с Марбери устроим шумную перепалку!

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – ответствовал он, но в уголках его губ при этом пряталась лукавая усмешка.

В комнате для завтраков не было никого, за исключением одного человека – лорда Марбери. Пиппа и мистер Доусон обменялись понимающими взглядами.

– Я вас разочарую, – прошептала ему Пиппа. – Клянусь, что буду вести себя как паинька.