Мой граф - Страница 74

– Сейчас я скажу вознице, чтобы вез нас назад в Тарстон-Мэнор. Вы готовы ехать?

Он кивнул, и она сняла с себя сюртук и сделала что-то вроде подушки ему под голову. Потом подняла на сиденье его ноги и убедилась, что он удобно устроен, чтобы поспать. Через несколько минут он задремал. Пиппа открыла дверцу кареты и крикнула вознице – Квадратной Челюсти, – чтобы разворачивался.

– Святые угодники, вы кто? – вскричал он.

Ох ты, Боже мой, она и забыла, что распустила волосы! Что ж, этот спектакль в любом случае закончится, когда они прибудут в Тарстон-Мэнор.

Она усмехнулась:

– Я – леди Пиппа Харрингтон, а Харроу навсегда исчез. Веди себя прилично, молодой человек, и если доставишь нас обратно в Тарстон-Мэнор в целости и сохранности, я попрошу леди Тарстон дать тебе второй шанс. Но лучше тебе больше никогда не быть жестоким и эгоистичным наглецом. Я буду писать кухарке каждые три месяца в течение трех лет, чтобы проверять тебя, и если ты хоть чуть разочаруешь меня, натравлю на тебя лорда Уэстдейла.

Он был настолько ошарашен, что лишился дара речи.

– И еще, к твоему сведению, тебя могут повесить за похищение человека. – Она наслаждалась своей речью. – Если тебя раньше не пристрелит лорд Уэстдейл, который наверняка уже где-то близко.

– Пожалуйста, не дайте случиться ни тому ни другому, миледи. – Голос кучера дрожал.

– Что ж, тогда тебе лучше согласиться на мои условия. Передай то же самое своему дружку Кокни, иначе я позабочусь, чтобы его выгнали взашей. Или еще что похуже.

– Слушаюсь, миледи. – Квадратная Челюсть был бледнее обычного. – Конечно, миледи.

Она захлопнула дверцу, и карета, развернувшись, покатила в обратный путь.

Откинувшись на сиденье, Пиппа почувствовала, что дрожит с головы до ног. Но через несколько минут дрожь прошла, и на нее снизошло ощущение покоя. Она знала, что стоит еще немножко подождать, и она услышит голос Грегори.

Только мысль об этом удерживала ее от слез по мистеру Доусону, от сожалений по упущенной возможности уехать в Париж – будут и другие возможности, сказала она себе, – и от тревоги о том, что принесет ей будущее.

Потому что теперь она возвращается в Пламтри, чтобы снова увидеть дядю Берти и призвать к ответу мистера Трикла и мистера Хоторна за их возмутительное поведение. Жаба, по всей видимости, пытался продать ее Хоторну за спинами мамы и дядюшки Берти.

Она скажет дяде Берти и маме, что не намерена сдаваться и так или иначе отправится в Париж – не в Лондон – и возьмет с собой маму. А уж там как-нибудь найдет способ работать с величайшим в мире кондитером.

Она старалась задвинуть поглубже свою сердечную печаль о Грегори, о том, что он, возможно, все еще любит Элизу, но трудно было совсем не думать об этом. Даже не принимая во внимание ее чувства, все это так грустно. Так трагично. Ей было так жалко Грегори. Если Уолтер его сын, как горько и больно должно быть Грегори от того, что он не может назвать себя его отцом!

И только тогда она позволила всхлипам, которые так долго сдерживала, прорваться наружу и постаралась плакать беззвучно в шейный платок, который стащила с шеи. Впрочем, ее слезы были не о себе. Они были о человеке, которого она любит, – о Грегори.

Глава 21

У Пиппы распух нос, но ей было все равно. В голове тоже стучало, но все это не имело никакого значения. Главное, что она возвращается в Тарстон-Мэнор.

Но экипаж замедлил ход, а потом и вовсе остановился. Мистер Доусон пошевелился и открыл глаза. Лежа на сиденье кареты, он выглядел таким беспомощным и безвредным.

Тем не менее к Пиппе вернулся ужас, и она сняла с ноги башмак, единственное имеющееся у нее оружие, если Квадратная Челюсть задумал что-то недоброе. Она открыла дверцу кареты и выглянула наружу:

– Что такое?

– Лошадей надо напоить, – крикнул ей лакей. – Впереди маленький постоялый двор. Вам и самой не помешал бы глоток-другой чего-нибудь покрепче. А может, захотите еще и подкрепиться. Думаю, нам следует сделать остановку, миледи.

Ей понравилось, как он смиренно прибавил «миледи» в конце своей короткой, но заботливой речи. Облегчение омыло ее теплой волной.

– Конечно, – сказала она голосом милостивой госпожи. – Мистеру Доусону нездоровится. Я не уверена, что он сможет выйти. Но мы надолго не задержимся. Ты и сам, должно быть, проголодался?

– Обо мне не беспокойтесь, – ответствовал Квадратная Челюсть. – Но, миледи, может, вам стоит опять надеть очки, шейный платок и убрать волосы? Люди не поймут, – он кашлянул, – почему вы одеты как мужчина.

Пиппа спрятала улыбку.

– Хорошая мысль. Я готова была выпрыгнуть как есть, чтобы немножко размять ноги.

Она захлопнула дверцу, порадовавшись, что мистер Доусон опять уснул, и принялась собирать шпильки, парик и восстанавливать внешность Харроу. Пальцы ее дрожали, она закручивала и закалывала волосы снова и снова. У нее получалось не так хорошо, как обычно, но это ведь всего одна короткая остановка, и после ей больше никогда не придется заниматься подобным нелегким делом. Шейный платок она тоже повязала кое-как. Смотрится, должно быть, ужасно, но опять же, кому какое дело?

Закончив, она понадеялась, что у мистера Доусона не случится новое помутнение рассудка, если он проснется и увидит, что она опять выглядит как настоящий камердинер.

К счастью, старик продолжал спать. И даже не пошевелился, когда они въехали во двор маленькой почтовой станции и карета остановилась. Пиппа нахлобучила свою несколько примятую шляпу и выпрыгнула из экипажа. Поблизости никого не было, что тут же заставило ее насторожиться – бог знает, что на уме у Квадратной Челюсти, – но тут до нее донесся шум постоялого двора. К ее немалому облегчению, из-за угла выехала скромная карета, влекомая парой гнедых лошадей. Кучер был одет щегольски и показался почему-то смутно знакомым, но она не могла понять почему. Она никогда в жизни его не видела.